Культура

Олег Хоменко: ты просто играешь ноту, но это уже политика

О взаимосвязи культуры и независимости, о дуде и политике, социальной скорости и спасении корней — интервью с лидером группы «Палац», культурологом, преподавателем Олегом Хоменко.



«Звезды» и покупатели

— Олег, было время, когда в нашей музыке загорались «звезды». Теперь со стороны кажется, что новые и интересные команды больше не рождаются.

— Я не согласен. Причем категорически. Все у нас есть. Другой разговор, что есть и общемировая тенденция развития. У нас все идет, как и во всем мире, разве что с опозданием. Были The Beаtles, Deep Purple, Майкл Джексон. Назовите сегодняшние группы такого уровня?

— Ну...

— Вот именно что «ну...». Все изменилось — цивилизация, культура, покупатель. Такие группы сегодня уже просто не нужны. Удобнее и выгоднее работать с десятком очень хороших групп, чем с одной мегакрутой.

— А какой же теперь покупатель? Чего он хочет?

— Очень узконаправленный. И продукт стал или очень стандартным и потому дешевым, или дорогим, качественным, а потому востребованным эксклюзивной аудиторией. Покупатель тоже бывает разный. Многие — как та бабуля, которая покупает хлеб в автолавке. Ей что привезли, то она и купила. Это мы сегодня видим на всех рынках, в том числе и на музыкальном.

— А стал ли покупатель более требовательным? Или планка, наоборот, снизилась?

— Главным стало удобство. Первое, что вообще связано с продажей музыки, это удобство. Раньше сходить на концерт — это было событие. Теперь нет. Теперь что на концерт сходить, что в клуб, что диск скачать в интернете... Покупателя приучили получать от музыки обслуживание, а не информацию, мышление.

— Вас, как музыканта, это не печалит?

— Тогда надо ставить вопрос шире — не печалит ли меня вообще существующее направление развития цивилизации. Или мы играем по этим правилам, или надо менять условия целиком. 

 


Культура и независимость

— Как-то в интервью вы сказали: нам «срочно нужно выровнять наше национально-культурное пространство, иначе не выживем. В смысле: эмиграция, ассимиляция, оккупация». Прошло несколько лет — пространство выравнивается?

— Я говорил это о белорусской национальной культуре, которая должна занимать в нашем обществе такое же место, как американская, российская культуры. Или положение выровняется, и тогда можно будет говорить о нашей независимости, или мы станем колонией. Запада, Востока — кого угодно.

Экономической, политической независимости в сегодняшнем мире не бывает. Ни США, ни Китай не могут заявить, что они независимы от политики или экономики своих соседей, партнеров или противников. Независимость может быть только культурной. Для устойчивого развития нации культурная независимость важнее, чем армия, таможня, банковская система.

Если нет культурной независимости — страна превращается в пустыню. Любой, кто придет со своим уставом, со своими ценностями, сможет легко заполнить эту пустоту.

Для нас это «окопная война». По некоторым позициям мы выигрываем, по некоторым — наоборот.

— В чем наш проигрыш?

— В том, что белорусская культура практически исчезла из деревни. Это очень страшно, поскольку белорусская городская культура практически полностью была уничтожена, наша культура питалась от деревенских корней. И язык там еще жил, и уклад жизни был белорусский. Образ жизни, еда, праздники, манеры, одежда — в деревне все это исчезает. Боюсь, в ближайшее время исчезнет окончательно.

— Это необратимый процесс?

— Он мог бы стать обратимым, но для этого нужна воля. Воля государства, народа — всех вместе. То есть бросить всё и всем «крепким» людям начать заниматься этой проблемой. Давать известным, заслуженным людям вотчины в заброшенных деревнях, чтобы они переносили туда свою белорусскость. По примеру Володи Шаблинского, который строит на хуторе свой дом, свое счастье, свой бизнес. Люди активные должны получить свой собственный клочок земли. Не дачу, а родную землю. Сегодня, кроме могил предков, людям здесь терять нечего. Продал дачу-квартиру и эмигрировал. Мне кажется, тогда у нас появилась бы надежда на то, что наши дети захотят жить в Беларуси. А сейчас молодежь думает только о том, как и куда уехать.

— И сколько времени у нас остается на всё про всё? Пока культура в деревне не исчезнет окончательно?

— Я думаю, несколько десятилетий. Вы посмотрите, сколько молодежи остается в деревнях? Это то, что нас гробит. Мы сейчас теряем деревень, хуторов больше, чем во Вторую мировую.

— Но есть же и позитив какой-то, вы говорили. В чем-то же мы и выигрываем?

— В том, что много лет мы были закрыты от влияния общемировой информации, мировой музыкальной индустрии. В итоге в нашей музыке само собой родилось много замечательного и уникального. Это не от хорошей жизни, конечно, но так уж получилось. Поэтому нас есть коллективы гораздо более интересные, чем у наших соседей. И вот это особенное мышление — оно сохранилось. Это здорово.

— Сегодня влияние уже есть. Сможем ли мы сохранить самобытность?

— Самобытность сохраняется на уровне масс. Если кто-то один сохраняет самобытность, он уже будет восприниматься окружающими как фрик. Сохранить самобытность фриков — это не жизнь. Кстати, пример Российской империи XIX — начала XX веков. Вокруг дурдом, и вдруг посреди него рождаются удивительные прорывы в литературе, в живописи, в музыке. Но все эти композиторские «могучие кучки», некрасовские «современники» выглядели сектантскими. Мы также пережили подобный период. Наши «филоматы-филареты» были далеки от простых обывателей.

Поэтому без системной трансляции не будет завтрашнего дня. Наоборот, бессистемная самобытность может привести к кризису.


Дуда и политика

— Какой-то сомнительный выигрыш в итоге и с самобытностью. Олег, а почему нет помощи, поддержки белорусской культуре? Пусть не со стороны государства, которое, допустим, занято более актуальными, по его мнению, проблемами, так от тех же бизнесменов, многие их которых, кстати, гордятся своими деревенскими корнями?

— Любая поддержка искусства — это политика. Ты вроде бы просто играешь ноту, но это уже политика. Ведь важно и на чем ты играешь. Одна политика — играть на фортепьяно, другая — на гитаре. А третья — взять в руки дуду. Поддержка «гурта дудароў» — это совсем уже политика. И меценаты у нас есть. Они просто боятся: как будет воспринята их деятельность управленческими институтами.

— За что ж дуде политику «шьют»?

— Потому что надо развлекать, а не воспитывать народ. На балалайке играть. Или на гитаре, в крайнем случае.

— Ну, когда-то и электрогитара воспринималась как политика. И подвергалась гонениям.

— Я о том, что после настоящих гонений мы фактически потеряли белорусскую лиру. Попытки возродить ее пока безуспешны, поскольку там важно и искусство декламации. А оно потеряно давно, несколько веков назад. И опять же из-за политики. Дудар все же больше играл, чем пел. А вот лирники декламировали. А что декламировали? Сказания на героико-патриотическую тематику. Снова политика.

— Раз уж разговор зашел о политике — в 2010 году в Беларуси был создан Республиканский совет по делам культуры и искусства. Как декларировалось — «для увеличения роли творческой интеллигенции в осуществлении государственной культурной политики». И вы были приглашены принять участие в работе совета. Удалось ли «увеличить роль»?

— Само по себе появление такого совета — положительный факт. Я в него вошел и не выходил до сегодняшнего дня. Правда, я не заметил, что наша исполнительная власть прислушивается к мнению деятелей культуры. А жаль, поскольку, как я уже говорил, культура — это фундамент независимости.


Скорость и гражданственность

— Да, грустно как-то все. Ну а делать-то что? Есть рецепты какие-то, или снова от нас ничего не зависит?

— Рецепты есть, конечно. Нужно объединить два главных вопроса — «кто виноват и что делать» с двумя главными проблемами — «дураки и дороги». Получится: виноваты дураки, а делать надо дороги. Если серьёзно, первое — это увеличение социальной скорости. Скорости коммуникаций, принятия решений. Человек должен пить кофе в Минске, подписывать документы в Борисове, а спать — в Орше. Это быстрое, без финансовых и физических трудностей, пересечение границы. Все это создаст условия, когда нас, активных, станет в два раза больше. Нас будет сразу не девять миллионов, а восемнадцать.

Второе — «каб любіць Беларусь нашу мілую, трэба ў розных краях пабываць». То есть мы смотрим, «как у людей», и делаем так у себя. Этот процесс потребует обострения самоиндентификации. Если бы рядовые обыватели увидели своими глазами, как те же литовцы, поляки, украинцы на своих фестивалях носят национальные костюмы, говорят на своем языке, поют свои песни, и увидели бы не сто человек, а хотя бы полмиллиона — то и воспитания другого не нужно, все стали бы свое петь и носить.

Вот почему у нас два ресторана белорусской кухни на всю страну?

— Почему? Может, потому что спроса нет?

— Да нет же, спрос есть, людям это нужно. Просто за тем же «МакДональдсом» стоит система. А у нас все штучно. Поэтому и выжить трудно. Это то, с чего нужно начинать.

Еще, например, мы не гордимся тем, что мы минчане. Мы не гордимся городом, в котором мы живем, потому что понимаем, что мы тут ничего не решаем. Поэтому второй шаг — дать каждому городу или местечку возможность решать самим. Решать, как праздновать Купалье, Дожинки или Первое мая. А пока — им сказали сверху, они отпраздновали. Не сказали — тишина. Вернуть городам Магдебурское право. Ведь я живу тут и сейчас, и хочу сам решать, какие праздники мне нужны. Необходимо дать жителю каждой деревни чувство того, что они здесь, на месте, сами решают, как им жить и как им поступать.

— В общем, иначе говоря, граждан нужно воспитывать.

— Да. Народ — это не люди, это граждане. Это те, кто знает свои права и берет на себя обязанности. Людей у нас много. А вот граждан мало. И синий паспорт сам по себе тут ничего не дает. Если что-то, не дай Бог, случится, кто тебе поможет? Сам. Ну друзья и родные еще. Но на общество, на «грамадства» мы даже не расчитываем. Это такая особенная анархия: государство себе, народ — себе. У нас все говорят, но никто никого не слышит. Но это опять-таки политика.

— То есть процесс должен начаться сверху? Нам должны объявить — с завтрашнего дня у нас правовая культура?

— Не сверху, а снизу. Наверху ведь тоже должны захотеть. Но это новое мышление и воспитание. А для воспитания нужна социальная скорость, нужно, чтобы люди за границу ездили, на великах катались, ходили на концерты. И понимали, что водка им не поможет. У нас пока основной доход государства от акцизов на водку и на табак. А в мире — от индустрии развлечений. Вот о чем думать надо. Поддерживать инициативы по спонсированию и рекламе белорусской музыкальной продукции, созданию мест, где можно послушать музыку, которая не обслуживает, а информирует, посмотреть картины наших художников, на фестиваль съездить. И неважно, какой фестиваль — музыкальный или глиняного горшка, главное — белорусский.

— Олег, вы вошли в жюри фестиваля «Современная белорусская гражданственность». Это попытка повлиять на эти процессы?

— Это моя социальная скорость. Если меня позвали — я иду. Хотя другие дела, безусловно, есть и давно ждут. Иду для самого себя, в первую очередь. Это важно для развития, для анализа. Да просто для того, чтобы оставаться человеком.


«Рок-коронация» и другие

— А какие события в культурной жизни страны за последний год вам запомнились?

— Наши музыкальные премии. Это «Тузiн гiтоў», Experty.BY, Ultra Music, Rock Profi, «Даем рады» от «Еврорадио» и «Национальная музыкальная премия» от СТВ. «Рок-коронация» закончилась, однако началась новая волна. И она стала заметным явлением.

— А вам не кажется, что, в сравнении с «Рок-коронацией», перечисленные вами премии уже не привлекают такого внимания аудитории, становятся «местечковыми», что ли...

— Не кажется. Это просто специализация. Конечно, награда «Рок-коронации» воспринималась как престижная, так как была единственной. Но за двадцать лет любой фэст должен как-то трансформироваться. «Рок-коронация» же не нашла новых путей. В итоге было все больше споров, все больше проблем. Необходимо было несколько новых премий. И очень хорошо, что они появились. При этом обидно, что люди, которые их делают, получают в свой адрес поток критики и никакой помощи.

— То есть «Коронацию» совсем не жаль?

— Разве что как бренд... А саму церемонию, пожалуй, нет. Хотя мои «короны», которые я получал, до сих пор дороги мне. Я не бил их об стенку, как другие.

Но все это уже стало историей…