Мнение

Тани Кан. СМЯТЕНИЕ ДУШИ. И поселилась в сердце боль

 

 

Тани Кан (Татьяна Немчинова). Белорусская журналистка. Работала в «Народной газете», информационной компании БелаПАН, сотрудничала с другими СМИ. Автор документальной повести «Из Кокжиде на Брест», посвященной казахстанцам времен Великой Отечественной войны.

Сегодня мы начинаем публикацию рассказа о жизни корейцев, которых начало 20 века разбросала по разным странам. Вместе с Тани Кан мы побываем в Корее, Казахстане, Армении и, конечно, в нашей Беларуси. Посмотрим на события глазами корейских беженцев, через автобиографические фрагменты ее личной жизни прикоснемся к душе этого народа, на долю которого выпали такие испытания, ощутим смятения этой души. Автор планирует положить эти рассказы в основу своей новой книги.

Не раз отговаривали меня браться за это дело. Дескать, жизнь продолжается, нужно зарабатывать, а не писать в корзину. Зачем заниматься тем, что не приносит доходы… Но так получилось, что моя семья сумела предоставить мне возможность работать для души. Без сомнения, я любила свою профессию, и могла трудиться дальше. Но в жизни иногда наступает такой переломный момент, когда хочется сказать именно свое слово, озвучить мысли, копившиеся в тебе годами, и ожидаемые определенным кругом общества.

Я имею в виду прежде всего корейцев, волею судеб заброшенных в другие страны. Для меня эта тема очень близка. Я сама прошла через такие испытания. Надеюсь, это прочтут и люди других национальностей, которые поддерживали «гонимых инородцев» в их самые трудные времена. Хочу также поблагодарить всех сумевших оставаться настоящими людьми при любых жизненных невзгодах. Перед вами я низко склоняю голову…

 

Cмятение души

Возле станции Тюра-Там рос белый город. Нам, детишкам, было интересно всё: облазить очередную стройку, забраться на холмы и на маленьких осликах доехать до берегов Сыр-Дарьи.

Мы жили в Казахстане в Кзыл-Ординской области. И в нашем детстве было полноводное Аральское море, разнообразие речной и морской рыбы. Моя бабушка, звали её Ли Марией, готовила рыбу по-корейски, сырую и маринованную, приправленную острым перцем, морковью и зеленью. Она часто говорила мне:

- В Корее и на Сахалине она получалась у меня вкуснее.

- Отчего так, бабушка? Что там, рыба другая?

- Там всё другое. И воздух, и земля, и рыба. Там, на Востоке, и твой дедушка еще был живой, и маму твою я там родила. Всё было более родным. Да к тому же, когда тебе нет и тридцати, лучше получается не только приготовление еды, но и сама жизнь кажется более радужной.

- Бабушка, расскажи мне о том времени.

- Ну, слушай, родная моя. Может быть, когда-нибудь ты увидишь своими глазами то, что мне часто снится во сне, то, что дорого мне и, порою, вызывает смятение в душе:

Недалеко от Сеула в красивой деревушке Ханок родилась я в большой семье. Мой дядя занимал высокий пост. Порой я видела, как он приходил к нам в гости с несколькими пакетами. Чаще в них лежали большая рыбина, зелень и фрукты. Помню, меня радовали огромные круглые груши, они были такими, как те дыни, которые ты любишь. А природа мне запомнилась, как сказочная. Больше я нигде в жизни не видела такой красоты. Или детская память выборочно отбирает самое желаемое и удивительное из того времени?

Возможно, и так. Только ты представь себе: в двух-трех минутах от нашей хижины протекала горная река с водопадами и водяными мельницами. Берега украшали тенистые деревья и яркие цветы. Землю покрывала сочная зеленая трава. Я приходила сюда, чтобы полюбоваться в одиночестве меняющимися пейзажами капризной природы: если шел дождь, наблюдала, как опускались низко ветви деревьев и с листьев падали на землю переливающиеся бриллиантовые капельки; если светило солнце и не было ветра, я, как завороженная, слушала пение птиц и шепот леса, удивлялась журчанию реки, которое, как казалось мне, становилось более жизнерадостным. И купание в реке вносило такую же живительную радость.

Ложбина, образовавшаяся возле водопада, позволяла не только окунуться, но и поплавать. Выскакивая вприпрыжку на берег, я обтиралась белой простыней и ощущала, как миллионы невидимых иголочек приятно покалывали мое тело. Я чувствовала, как холодная вода подпитывала меня новой энергией. Поднималось настроение…

Я с удовольствием, выполнив свои домашние обязанности, вновь и вновь возвращалась к любимой реке. Так было летом. А зимой, несмотря на снег, выходила ненадолго из дома, чтобы принести из леса хворосту, набрать воды в чаны. Одежда на мне была легкая, но, тем не менее, ничто не мешало какое-то время полюбоваться снежными украшениями на ветках деревьев, всей грудью вдыхать упоительный холодный воздух. И от слияния с природой вновь почувствовать прилив сил.

Незабываемое знакомство тоже произошло возле реки. После изнурительного и долгого биения скалкой по белью, а затем полоскания, наконец моя очередная стирка была благополучно завершена. Иногда, - наверное, это смешно выглядело со стороны, но - что-то из белья у меня уплывало. Приходилось нырять в воду, догонять и вновь его молотить скалкой и стирать, так как зачастую настигала «убежавшее» белье возле берега уже запачканным. В тот день я вновь о чем-то задумалась, и у меня опять «уплыла» какая-то вещь. Но оттого, что я не сразу это заметила, догонять её пришлось дольше обычного. И вот выхожу я на берег со своей добычей, ворчу себе под нос, отжимаю подол платья, - и вдруг слышу заразительный смех. Передо мной стоял До Хон, парень из соседней деревни. Видела его как-то на празднике у дяди. Он был там с родителями в красивом ханбоке (традиционная корейская одежда. - Автор). Говорил он мало, но иногда поглядывал на меня.

- И часто ты таким образом стираешь? - Улыбаясь, первым обратился он ко мне.

- А что, нельзя? Это я для разнообразия придумала. Устаю от монотонности.

- Ты ловко придумала! Давай вместе будем догонять твое «убегающее» белье?

Мне тысячу раз хотелось сказать «да». Но я лишь обронила смущенно:

- Обойдусь без помощников.

Схватив тазик с бельем, побежала в сторону дома. И только закрыв за собой дверь, я дала выход переполнившемуся от счастья сердцу. Запела веселую песню, закружилась в танце, а затем, закрыв ладошками лицо, засмеялась. «Наверное, я нравлюсь До Хону,- рассуждала я.- Догадался ли он, что это взаимно? Не знаю. Только, по-моему, я никак не выдала своих чувств».

И как же мне хотелось увидеть его снова! Но проходили долгие дни без новой встречи с ним. Место радости в душе моей заняла печаль. «Просто это была случайная встреча, а я вбила себе в голову невообразимое, будто нравлюсь ему», - укоряла себя и украдкой вытирала набегавшие слезы. Ничего не получалось, всё валилось из рук. Казалось, счастье, которое я ощутила, покинуло меня навсегда.

Многие говорят, будто чудес не бывает. А я думаю, зависит от того, как ты сам это действо воспринимаешь, что для себя ты считаешь чудом. В тот вечер у меня горели щеки, я не находила себе места. К нашему дому приближался До Хон со своим отцом. Для меня это было настоящим чудом. В тот миг, думала, сердце выскочит от неожиданной радости. Оно вырывалось из груди, ощущая возвращение счастья, которое я так ждала!

- Чан Бэ, принимай гостей! – улыбаясь, проговорил его отец. - Мы пришли посмотреть на твою выросшую Мин Су. Да я вижу, она просто красавица! Теперь понимаю, почему До Хон так торопил меня к вам!

Мой отец радушно принимал своего давнего приятеля с сыном. Видно было, как он доволен.

Во время застолья мы незаметно ускользнули с До Хоном. Подбежали к реке, и там наши руки невольно переплелись. Несколько мгновений мы стояли так в молчании, а потом пообещали друг другу о более частых встречах.

- Ты не представляешь, как я ждал этого дня! Мне пришлось неожиданно уехать с отцом в Сеул, чтобы помочь ему в строительстве. Каждую ночь я воображал в мыслях нашу встречу… Я очень скучал по тебе!

- А я думала о том, как ты встревожил мои чувства, не знала, как мне совладать с ними. И потом - тебя так долго не было! Истосковалась я. До Хон, правда же, нам хорошо, когда мы вместе?

- Ты никогда не сомневайся во мне. У меня тоже огонь в сердце. Это ты его разожгла. Надеюсь, он долго будет там гореть!

Свадьба прошла для меня как во сне. Много церемоний, много поклонов. С нетерпением ждала конца торжества, чтобы остаться наедине с моим любимым, уже мужем.

Началась наша совместная счастливая жизнь. Когда он возвращался с моря с хорошим уловом, у нас собирались его друзья. Они вспоминали разные моменты, по-доброму подтрунивали друг над другом и шутили тоже много. Утром он вновь уходил в море, а я занималась небольшим нашим хозяйством. Всего было в нем понемногу, но кимчхи (квашеная капуста. - Автор) я всегда могла приготовить из своих овощей и специй. Даже наше любимое лакомство ток я готовила из своего риса, который нещадно молотила до превращения его в муку. Несмотря на большую занятость, я нет-нет да выкраивала минуты и часы, чтобы уединиться со своими мыслями на берегу родной реки. Мы жили так спокойно с ее полноводным течением до тех пор, пока японцы не вторглись к нам, в Корею, где я была так счастлива…

1910-й год не забуду никогда. Мне было лишь семнадцать лет. Позади - один год радостной семейной жизни. И теперь всё рушилось. Японцы решили, что быть Корее под их кабалой. Они учили нас жить так, как считали нужным. Может, кому-то и нравились новые порядки по-японски, но только не нашей семье. Почему я по принуждению должна изучать их язык, традиции и прочее? - рассуждала я. Но печальнее всего было от того, что нас, в своей же стране, японцы делали людьми второго сорта. Насилие пугало, к тому же, оно с годами только набирало обороты. А в моей семье поселилась печаль. Скорее всего, от недоедания, я рожала недоношенных детей, которые умирали младенцами, не прожив даже и месяца. Меня это пугало, я постоянно корила себя. Начиналась жизнь на грани отчаяния.

В 1916 году новым губернатором в нашу корейскую колонию японцы назначили Хасэгаву Ёсимити. При нем ужесточились старые порядки и были введены невыносимые новые. За каждую провинность следовало наказание. На площади прилюдно избивали палками тех, кто, по их мнению, плохо работал или не так усердно выполнял задания. В нашем доме всё меньше становилось любой провизии, будь то риса или рыбы. Большую часть собранного урожая, улова приходилось отдавать японцам. Они обирали нас постоянно и делали это жестко, без всяких поблажек.

Но любому терпению когда-то приходит конец. 1 марта 1919 года на полуострове восстало около 2 миллионов корейцев. Тысячи и тысячи из них были убиты. Всех мятежников расстреливали на месте. Кто попал в тюрьмы, так и остался там, на долгие годы. Моему До Хону тоже грозила большая опасность. В тот кровавый день он был среди восставших. Если бы мы с ним не решились бежать, то неминуемо его ожидала бы зверская расправа. Собрав свои незамысловатые пожитки, мы с ним ночью покинули деревню. Идти и плыть пришлось немало дней, пока мы не добрались до Сахалина. Мы не раз с ним слышали, что сбежавшие с родины корейцы, находили там кров и работу. Наверное, по молодости не ощущаешь так жизненные тяготы, как это происходит в старости. Вначале нас приютила русская семья, у которой мы должны были работать на огороде, заниматься заготовкой дров, - в общем, выполняли с мужем все домашние дела в зажиточном доме. Собрав за два года кое-какие сбережения, мы вновь отправились в путь. Нам очень хотелось жить среди корейцев и заниматься тем, что мы умеем. Быть батраками для нас оказалось тягостным занятием. Свободолюбивый нрав До Хона, да и мой, постоянно вводил в смятение наши молодые и горячие сердца.

(Продолжение следует)

Мнения колумнистов могут не совпадать с мнением редакции. Приглашаем читателей обсуждать статьи на форуме, предлагать для участия в проекте новых авторов или собственные «Мнения».