Владимир Некляев: искусство политики мне дается с трудом

«Творчество — это больше, чем живопись, музыка, поэзия.
Оно — упражнения в свободе».
Владимир Некляев, из книги «Знакі прыпынку»

Поздравляя Владимира Некляева с днем рождения, поговорить с ним хотелось о том, о чем сам поэт уже давно на публику обстоятельно не говорил — о его творчестве, о белорусской литературе, о процессах, которые в ней происходят. Однако изначально было понятно, что одной литературой разговор не ограничится и непременно вырулит туда, где сегодня Владимир Некляев видит свое место.

— Помнится, несколько лет назад в одном из своих интервью вы сказали, что человек молод или стар не настолько, насколько близко или далеко видит прошлое, а настолько, насколько близко или далеко смотрит в будущее. В будущее свое, своих детей, страны, народа. «Так вот в этом, — сказали вы, — я чувствую себя просто бессмертным». За прошедшее время ощущение бессмертия не покинуло вас?

— Недавно я написал повесть пад названием «На ўсякім свеце». Действие происходит как на этом свете, так и на том — и повесть автобиографична. Почти документальна, с точным описанием времени и места действия. Из всего, что в ней происходит, следует, что умереть, оказывается, невозможно.

— Но люди, тем не менее, умирают.

— Нет. Прочитайте повесть. В конце лета она появится в журнале «Дзеяслоў».

— В последние годы вы пишете в основном прозу. В том же интервью вы сказали, что поэзия — дама чрезвычайно ревнивая, не терпящая соперниц. Она вас покинула из-за политики?

— Какое-то время я боялся, что да. Не простила. Пока однажды, среди ночи, засыпая, не сунул недочитанную книгу под подушку. И тут же вспомнил, как в тюрьме спал на книгах. Мой предшественник устелил ими железные нары. Там были книги разных авторов, в том числе тех, кто сидел. Солженицин, Сервантес, О. Генри...

Мне вдруг подумалось: так вот же оно! «Тюремная библиотека». Книга, которая сама просится, чтобы ее написали. И сразу возникло главное: ритм, интонация. «Калі слухаць і слухаць, Як выюць за кратамі вецер са снегам, Як у фортцы звініць і звініць зледзянелае шкло...» — само по себе началось первое стихотворение, и я понял, что прощен…

— «Тюремная библиотека» написана?

— Сейчас дописываю. Книга расширилась, потому что в тюрьмах сидели не только литераторы, прозаики и поэты, но и философы, воители, художники, короли. Сократ, Цезарь, Казимир Малевич, Леопольд ІІІ...

Все эти сидельцы — удивительные люди. Вы знаете, например, что Казимир Малевич придумал не только «Черный квадрат», но и, сидя в питерской тюрьме «Кресты», граненый стакан, известный в народе как «маленковский» или «малиновский». Но на самом деле это стакан Малевича. А бельгийский король Леопольд вместо того, чтобы королевствовать, купил сачок и уехал в Африку ловить бабочек. Будучи при этом в полном физическом и психическом здравии…

Вы представляете Лукашенко, который купил сачок и уехал бабочек ловить?..

— Из этого следует, что мы переходим от литературы к политике?

— Никуда мы не переходим. Все, что происходит в литературе, и все, что происходит в политике, происходит в то же время в том же месте. В жизни.

Когда писатели, музыканты, художники, в том числе мои друзья, с гордостью заявляют мне, что никогда не занимались и не будут заниматься политикой, я понимаю их позицию, но не понимаю, почему это должно составлять предмет гордости? Мало ли кто и чем не занимается? Например, сексом, потому что импотент.

Вообще людей, умеющих что-то делать, а тем более что-то делающих, мало. Поэтому большинство гордится тем, чего они не сделали. «Я не занимался политикой, не создавал партию, не пытался стать президентом». А ты попробуй. Займись, создай, попытайся…

— Если бы вы стали президентом, что бы вы сделали?

— Я президентом не стал. Поэтому бессмысленно рассказывать про то, что бы я сделал.

— Тогда скажите, почему вы не захотели участвовать в нынешних президентских выборах?

— Это не совсем так. Я собирался участвовать в президентских выборах. Готовился к ним. Но…

Достойно выглядеть на выборах оппозиция могла только в том случае, если объединяла все свои силы вокруг единого кандидата. Иначе она даже не собрала бы 100 000 подписей, необходимых для регистрации кандидата в президенты. Это было ясно всем — и тем не менее о едином кандидате не смогли договориться. Пошли на выборы тремя колоннами. А если 100 тысяч делим на три, что получаем?..

Можете не считать, потому что получаем фальсификацию. Обман, на который согласилась оппозиция, исходя из того, что коль власть фальсифицирует, обманывает, так почему нам нельзя?..

Я вышел из оппозиции.

— Сейчас много говорят о морали. Власть, оппозиция. Тычут друг другу: аморально это, аморально то... Вам не кажется, что мораль у нас просто замарали?

— Да. Это так. О чем больше всего обычно говорят? О том, с чем плохо. Нет соли, макарон — говорят о соли, макаронах. Нет морали — о ней...

Основа морали — свобода. Несвободное общество априори аморально. Оно просто не может быть иным при отсутствии морали в государстве, в политике, которая у нас чудовищно безнравственна как в действиях, так и в лицах.

— Что вообще для вас политика?

— Если верить грекам, которые придумали это слово, то политика — государственная деятельность. Но сами видите, какая она у греков в последнее время… Почти такая, как у нас.

Вообще-то политика — вода. Во-первых, она состоит преимущественно из воды: демагогия, популизм. Во-вторых, что существенней, она, как вода, должна заполнять все ниши и обтекать все препятствия. Тот, кто владеет этим искусством воды, владеет искусством политики. Мне это искусство, надо признать, дается с трудом. Характер.

— Стало быть, это из-за характера у вас давний конфликт с властью, с руководителем государства? Можете вы, оставив за рамками личные отношения, сказать о принципиальной причине конфликта? О сути.

— Я не раз уже об этом говорил. Впрочем, если о сути…

Находящийся как бы в чужой стране белорусский язык, исковерканное национальное самосознание, униженная, превращенная в «славянский базар» национальная культура — это факт. Бесправие граждан, беспредел власти, экономика, не способная прокормить страну — это также очевидно. И есть еще одна вещь, менее очевидная, но не менее принципиальная.

Некоторые люди, руководя государствами, думают, что они руководят действительностью. Так, например, думает, руководя Россией, Путин. Из-за этого Россия остается в стороне от действительности, все дальше уходя в мифы и сказания. В них она, если в ближайшее время не обретет трезвого понимания реальности, может и раствориться. Из действительности исчезнуть.

Я не хочу этого. Но еще больше я не хочу исчезновения Беларуси. Ее растворения не в мифах, а в «русском мире», что гораздо реальнее.

У Лукашенко трезвое понимание реальности начало проступать только после событий в Украине. Раньше его не было. То ему снилось царствование в Кремле, то его обуревали фантазии о президентстве в Союзном государстве — и жертвой именно этих мифов, этих сказок стала Беларусь. Это Лукашенко, а не Путин создал здесь «русский мир», которому теперь и противопоставить-то нечего. Вся его вертикаль, армия, спецслужбы, церковь — всё «русский мир». Теперь надежда только на белорусский народ, в котором еще живет дух кривичей, течет кровь предков.

— Поэтому вы создаете движение «За государственность и независимость Беларуси?»

— Да, именно поэтому. И призываю всех, кому дорога Беларусь, к нему присоединяться. Идея государственности и независимости — единственное, что еще может и должно объединить нас как нацию. Спасти. И только в этом может помочь нам Бог, который во всем остальном давно уже смотрит на нас отчужденно.

— В вашей поэме «Ложак для пчалы» Бог — один из главных героев. Причем, в поэме он именно белорусский Бог, но по сюжету не видно, что он готов забыть поругание веры, предательство вековых святынь — вообще всё белорусам простить. Мол, не они в том виновны. А в одном из стихотворений вы написали:
Ані царквы ў крыжох.
Ані хаціны боскай.
Так і жывуць удвох:
Богам забытая вёска,
Вёскай забыты Бог.
Так объясните, как Он нам поможет? За что и почему?

— Вот этого я не знаю. С этим вопросом, пожалуйста, к Нему. Бог объясняет необъяснимое.

В повести, о которой я говорил, Бог раздает белорусам привилегии. На том свете. Не совсем понятно, какие и за что, но раздает. Коль ты на этом свете был белорусом — вот тебе на свете том вознаграждение. И русские, поляки, татары, литовцы — все там подделывают документы, щемятся в белорусы.

Это объяснимо, правда?.. Ну, коль за это — привилегии.

Но вот у героя повести (еще на этом свете) оказывается волшебный свисток. Если в него свистнуть, умрет вместе с тобой любой, чьей смерти пожелаешь. И герой, настоящий белорус, подумал: «А чего мне помирать одному? Пусть со мной умрут все настоящие белорусы!» И свистнул. Но никто не умер, кроме пары старых эмигрантов в Америке.

Вот как это объяснить?.. Свисток не настоящий?.. Нет, свисток волшебный.

— В дневниковой книге «Знакі прыпынку» вы замечаете: «Неопровержимых доказательств существования нашего мира нет». Повесть об этом?

— Если иметь в виду белорусский мир, то, пожалуй, да.

— Вы сделали себе подарок к дню рождения? Может, новые стихи написали? В завершение разговора не поделитесь?

— Не написал… Впрочем, есть такие, которые нигде не публиковались, поэтому как бы новые…

Вот написанные еще в тюрьме. Я не хотел их писать — они сами написались. Так бывает. И публиковать их не собирался, не включал ни в одну книгу. А в «Тюремную библиотеку» решил включить. Ну, коль уж они в том месте, о котором речь, случились...

Над адным маім плячом
Зорка,
Над другім маім плячом
Месяц,
І вяроўкай Млечны шлях
Над пагоркам,
На які мяне ўзвялі,
Каб павесіць.

На пагорку я стаю
На колодзе,
А наўкол мяне народ,
Што мне любы...
«Мой ты любы беларускі народзе,
Ты ўратуй мяне ад страты, ад згубы!

Я ж узнёс на неба месяцам
Праўду,
Запаліў на небе зоркай
Свабоду!..»
А народ свабодзе з праўдай
Не рады,
Не да месяца і зоркі
Народу.

Ён гадае:
Калі здзейсніцца страта,
І калі мяне засыпяць зямлёю,
Хто і што тады займее ад ката:
Хто калоду? Хто вяроўку з пятлёю?..
Каляды 2010 года, унутраная турма КДБ.

— Вам 69. Когда столько же было вашему другу Рыгору Бородулину, вы, поздравляя его писали: «Число 69 еще тем удобно, что, поменяв цифры местами, его можно использовать на 96-летие. А перевернув одну цифру, и на 99-ти…». У Бородулина, к сожалению, так не случилось. Пусть случится у вас.

— 69 или 96 — при бессмертии не имеет принципиального значения. Тем не менее, спасибо.