Политика

Пять избирательных кампаний Лукашенко. 2010 год. Сможешь выйти на площадь?

Продолжение цикла. Начало:

1994 год. Из грязи в князи

2001 год. «За него черти молятся»

2006 год. Как снег на голову

На президентских выборах 2010 года все настолько верили, что ничего не произойдет, что никто ни к чему особенно и не готовился. Каждый исполнял свою партию. А в результате получился трагический балет с поседевшим солистом и избитым коллективом на подтанцовке. 

 


Старт

Александр Лукашенко искренне готовился к легитимации своего режима. Настолько, что даже Лидия Ермошина публично выразила надежду на скорую пенсию. О том, что непременно должна случиться либерализация, говорил и факт назначения начальником предвыборного штаба четырехкратного соискателя президентского мандата не кого-нибудь, а главного посредника в общении его с Западом — Владимира Макея. Источники, как принято говорить, близкие к Администрации президента, во всю мочь утверждали: Макей получил карт-бланш ради того, чтобы добиться признания выборов легитимными — любой ценой. А уж потом…

А уж потом, продолжали утверждать все те же источники, Александр Григорьевич уподобится императору Диоклетиану, удалится, как принято говорить, под сень струй, чтобы на досуге разводить не электорат, а цветную капусту, воспитывать дитя и внуков — ну и так далее.

Оппозиция в это не слишком верила. Нужно отдать ей должное: она не ошиблась — в итогах всей кампании. Однако это вовсе не означает, что таких мыслей действительно не придерживался и сам Лукашенко, и, во всяком случае, некоторая часть его окружения. Три с половиной президентских срока (половина — это присобаченные в результате референдума 1996 года два лишних года) — что еще нужно, чтобы перебеситься, устать и уйти на заслуженный отдых?

Неверие оппозиции в самоудаление Лукашенко от власти сочеталось и с ее же неверием в собственные силы. Посему все, кому не лень — дед, баба, жук и жаба (хотя, нет — бабы на сей раз еще не было) — бросились танцевать собственные партии, рассчитывая на решение каких-то своих высоких задач. Даже Белорусский народный фронт попытался в одиночку станцевать вообще-то парную (по идее) «лявониху»: о серьезности его намерений должно было свидетельствовать выдвижение собственного кандидата, а о несерьезности — выдвижение кандидата, годного разве что на спарринг-партнерство Лукашенко. Мол, Рыгоравіч, вы уж нас простите, вот вам земляк, коммунхозовец, так что не бейте его слишком сильно за то, что он номер отбывает…

Кроме кандидата от БНФ (кстати, как его звали-то?... Ах, да, Григорием!), отбывавшего партийную повинность, и собственно Григорьевича выдвинулось еще восемь кандидатов. Причем было настолько очевидно, что все эти соискатели готовы не столько добежать до вожделенной цели, сколько просто согреться, что власти не понадобился даже любимый Сергей Гайдукевич: Макей, как говорят, считал, что все зарегистрированные до конца и дойдут.

Собственно, именно поэтому было принято решение зарегистрировать всех.

О чем группе оппозиционных тарака… (ой, простите!) кандидатов и заявила президент Литвы Даля Грибаускайте, приехав на встречу непосредственно после разговора с единственным лицом в Беларуси, имевшим опыт работы президентом: мол, так и так, не волнуйтесь, он пообещал, что зарегистрирует всех.

Кто бы сомневался!

Тараканьи бега были объявлены открытыми.


«А ты кто такой?»

Это была одна из самых позорных кампаний белорусской оппозиции. Восемь кандидатов плюс примкнувший по недоразумению к ним Виктор Терещенко были зарегистрированы. То есть, голоса против Александра Лукашенко, по логике зарегистрировавших их членов Центризбиркома, уже на этапе сбора подписей отдали — с паспортными данными и адресами — никак не менее девятисот тысяч человек. Почти миллион! Каждый десятый!

При этом элементарные математические подсчеты — число членов инициативной группы, число выставленных пикетов по сбору подписей, число сборщиков, зашедших в ту или иную квартиру спальных районов крупных городов, — показывали: нет этой цифры! Нет и быть не могло! В лучшем случае — два кандидата, в худшем — один.

Но зарегистрировали всех. Существуй в человеческой природе нобелевская премия по политическим технологиям и называйся она «Троянский конь», я бы с удовольствием проголосовал за ее присуждение Владимиру Макею как Одиссею новейшей белорусской истории: «Троя» белорусской оппозиции, кичившейся своей порядочностью и верностью идеалам, пала в одночасье, и мусор после ее падения все мы продолжаем разгребать по сей день.

Когда начальник штаба кандидата, о котором в его инициативной группе на следующий день после окончания этапа сбора подписей говорили, что уж он-то подписи собрать никак не мог, по сей день именем Божиим клянется, что подписи были собраны, в его вере начинают сомневаться даже члены его собственной семьи. Или — в наличии разума. Или — в остатках человеческой порядочности. В общем, решайте сами.

И до начала собственно агитационного этапа все наши восемь тара… (оооооой, больше не буду!) кандидатов, вышедших на старт, усиленно демонстрировали готовность к консолидации, к единству, к переговорам. При этом каждый предлагал сниматься именно в его пользу, а на предложение Владимира Некляева сняться всем и оставить Лукашенко с Виктором Терещенко на пару, ответствовали дружным отказом: дескать, тебе надо — ты и снимайся! 

 
Кандидаты в президенты Владимир Некляев и Андрей Санников на совместном предвыборном митинге

А шум из-за кулис доносил до зрителей обвинения друг друга в готовности продать маленькую, но очень гордую родину Кремлю, в подыгрывании Лукашенко, в попытках подкупа — и цифры фигурировали безумные, вроде миллиона — Достоевский, прости Господи, Достоевский какой-то… Только что нет содержанки, в приступе гордости готовой бросить в камин не миллион даже, а хотя бы сто тысяч — так и гордости-то никакой не было, а был лишь один позор.


Банка с эфиром

Можно, конечно, и дальше демонстрировать якобы случайно напрашивающуюся параллель президентской кампании с тараканьими бегами, однако после регистрации начался совсем другой процесс. Помните, в повести нашего детства «Баранкин, будь человеком!» Зинка Фокина предрекает судьбу бабочек, еще не подозревающих о том, что они — однодневки:

— Сперва в морилку, потом в сушилку, потом в распрямилку…

Функцию «морилки» выполнила телевизионная студия. Конечно, боролись новоявленные соискатели не столько с действующим главой государства, сколько друг с другом, однако в этой борьбе они неизбежно должны были стать радикальней, чем их соперники. Прямой телевизионный эфир отравил их так же, как эфир в морилке Зинки Фокиной должен был отравить мотыльков. И их — понесло…

И тут стало понятно, что Лукашенко — не выигрывает.

Не то, чтобы он не выигрывал президентский мандат. Тут у него, как говорится, все было схвачено. Но вот агитационную кампанию он явно не выигрывал. Восемь обнаглевших от эфира оппозиционных тараканов и спарринг-сверчок в своем рвении понесли на него с такой скоростью и силой, и были они настолько разнообразны в имиджах своих, что и дед, и баба, и жук, и жаба могли выбрать на свой вкус альтернативу и — главное! — понять, что альтернатива эта действительно есть!

Говорят, что некоторые голосовали потом даже за Михалевича.


Сушилка

Этого-то Лукашенко и испугался. Как выражался один, прости Господи, социолог, — «кумулятивного эффекта». Испугался того, что количество сформулированных критических выпадов в его адрес овладеет мозгами избирателей и перейдет в качество. Того, что «детская площадь» 2006 года в 2010 году превратится в подобие «взрослой» площади 1991 года — площади, когда главной опорой оппозиции на несколько недель стали рабочие минских заводов. И пусть даже сама оппозиция тогда оказалась не готовой к тому, чтобы на опору ту опереться. Но эффект от того стояния депутат Александр Лукашенко видел и президент Александр Лукашенко помнил.

Потому, как мне кажется, а вовсе не из-за страшилок, выпущенных в его адрес Кремлем, он и принял решение, давшее ему лишний президентский срок и лишние четыре года абсолютного страха за собственное будущее.

Он принял решение одним ударом покончить со всеми играми в демократию. Даже не стал дожидаться окончания кампании. 

 
Владимир Некляев в своем штабе после нападения

Владимира Некляева как обладателя самой многочисленной инициативной группы (а потому наиболее вероятно собравшего необходимое число подписей за свое выдвижение) избили за полтора часа до того, как люди по стране перестали за него голосовать. Как утверждали потом на суде милиционеры, преграждавшие путь некляевской колонне, избивали поэта-кандидата сотрудники неопознанной, но от того не менее государственной спецслужбы.

А после наступления дня (вернее, ночи) 20 декабря 2010 года, когда и площадь новоявленные «опричники», поставленные вне ответственности перед законом, разогнали легко и относительно непринужденно, ломая ноги девчонкам и расшибая носы пацанве, оставшихся участников всей этой трагифарсовой гонки из жизни насекомых похватали прямо в квартирах и отправили в кагэбэшную «сушилку». Знаю как было — ибо и я среди тех, кого хватали, оказался… 

 
Кандидату в президенты Виталию Рымашевскому дубинкой разбили голову 

 

Некляева, отвезенного в больницу с диагнозом «сотрясение мозга», врачи выдали без малейших сомнений в том, что клятва Гиппократа — бумажка, которой можно подтереться, справляя большую нужду.


Распрямилка

А дальше «распрямилкой» стала пресловутая «американка» — внутренняя тюрьма белорусского КГБ.

Кто-то ведь и на самом деле распрямился, смог выдержать, пошел дальше по жизни.

Кто-то расписался в том, что политическая жизнь его закончена. Некоторые прилюдно расписались в телевизионном эфире. Некоторые без эфира, но дважды.

Кто-то встал в сторонке и превратился в наблюдателя.

Кто-то выжил и сумел выйти на свободу — сам, заставив мнимого победителя ощутить, что его-то он победить как раз и не смог.

И только белорусский народ некоторое время ощущал, что жить стало хуже и отнюдь не веселее.

Как сказал следователю… этот, как его… ну… который выполнял волю пославшей его партии: «Я на площадь и не собирался — меня просто таксист мимо вез, я и вышел к своим избирателям»…

Каждого из той десятки таксист привез к его избирателям. Каждому пришлось заплатить свою цену. Вот только никто — ни один из десяти — не осмеливается вслух признаться в том, стоила ли его игра такой цены.


Фото Сергея Балая