Ночь в зоне отчуждения

Продолжение путевых заметок
из чернобыльской зоны

Начало:
1. С самогонкой радиации не замечаешь
2. В Брагине ждут Лукашенко
3. Много ли в чернобыльской зоне двуглавых телят?
4. В чернобыльской зоне природа возвращается в естественное состояние
5. Из некоторых чернобыльских деревень радиация улетучилась

Решаем посетить деревню Тульговичи Хойникского района — единственную обитаемую деревню на территории Полесского радиационно-экологического заповедника. На этот раз решили обойтись без сопровождающего.  

Вечером облачились в камуфлированные костюмы, в багажник машины погрузили велосипеды. Взяли с собой спальные мешки, немного продуктов и хороший запас питьевой воды плюс кофе в термосе.

Когда стемнело, выехали из Хойников в сторону Мозыря. Через 20 километров нам предстояло повернуть с хорошей дороги на проселочную в сторону заповедника. На пересечении сельской дороги с междугородней в свете фар замечаю указатель к музею Ивана Мележа. Неужели с мест, по которым нам предстоит ночью путешествовать, он писал знаменитую трилогию "Люди на болоте"? Жалко, что в позднее время музей закрыт.

Через несколько сотен метров после съезда с асфальтовой дороги мы останавливаемся, так как дальше по разбитой дороге легковая машина не пройдет. Выгружаем велосипеды, и мой хойникский друг уезжает домой, оставляя нас с Дэном одних в ночи.

С трех сторон светятся огни окрестных деревень. С четвертой располагается заповедник. Туда нам предстоит идти с велосипедами, поскольку ехать на них по огромным грязным лужам практически невозможно. В легкой дымке ярко светит луна, заливая местность белым светом.

Не хочется нарушать тишину разговорами, поэтому идем молча. Вскоре пропала сотовая связь. Через 9 километров на нашем пути должна повстречаться деревня Буда, отмеченная на карте как жилая. По сторонам от дороги раскинулись посевные поля, пересекаемые мелиоративными каналами. Через несколько километров дорога входит в лес.

Кажется, мы уже прошли несколько раз по 9 километров, а Буды все нет. Знаю, что ночью пеший путь всегда кажется длиннее, что благодаря спутниковому навигатору, компасу и топографической карте мы не заблудимся, но все равно продолжаю беспокоиться. Интересно, о чем думает сейчас Дэн? Мы с ним знакомы меньше недели, при этом он решился пойти со мной в запретную зону, зараженную опасной радиацией. И все это в Беларуси, власть которой в Европе и США называется диктаторской.

На дороге заметны следы машин давностью не более двух дней. То есть дорогой периодически пользуются.

Наконец — Буда. Точнее, не деревня, а то, что от нее осталось: заросшие деревьями полуразрушенные разграбленные избы, поваленные столбы со срезанными проводами — стандартная картина для чернобыльской зоны.

В начале деревни у дороги стоит новенький знак, предупреждающий о границе погранзоны. Неожиданно вдали мы замечаем желтый свет. В легком тумане тяжело определить расстояние до него и сам источник света: слабая электролампочка или керосинка? Наведываться в этой глуши среди ночи на огонек довольно опасно, ибо неизвестно, как встретят незваных гостей. Предупредительный выстрел в голову с последующей проверкой документов — вполне допустимый вариант.

 

Поэтому идем дальше по дороге в Тульговичи. Замечаем, что из заброшенной деревни к нам на дорогу тянется действующая линия электропередач с алюминиевыми проводами, тускло блестящими в темноте. Действующая — потому что у всех бездействующих ЛЭП мародеры давно срезали провода из "крылатого металла". Замеряю в Буде радиационный фон. Примерно такой же, как и в Хойниках.

После Буды до Тульговичей оставалось около 8 километров. Только под конец пути нам удалось километр проехать на велосипедах. Въезжаем на асфальтовую дорогу и едем по деревенской улице. Вновь по сторонам — разграбленные дома. В деревне стоит высокая геодезическая вышка. При необходимости на ней можно поговорить по мобильнику — на высоте двух десятков метров связь есть.

Мы порядочно устали, и теперь нам предстоит выбрать место для ночлега, благо пустующих домов вокруг предостаточно. Однако выбрать безопасное место оказалось сложно. В некоторых хатах — больше 40 МкР/ч. Может, несмотря на весенние заморозки переночевать на улице? Но там дозиметр выдает новый рекорд — более 60 мкР/ч. Инструкция к дозиметру требует в таких случаях "немедленно ставить в известность санэпидстанцию".

 

Есть выбор, где ночевать: в доме или на дворе. На дворе больше излучение, но нет радиоактивной пыли, с которой излучающиеся частицы могут попасть в организм. Но в доме спать теплее, хотя и больше пыли. Когда я рассказал это Дэну, он предложил залезть спать на геодезическую вышку. Это предложение решительно отклоняю, так как в своем спальном мешке я бы там просто замерз.

Наконец-то мне удалось найти дом, в котором прибор показывал всего 20 мкР/ч — как в Минске, а главное — в одной из комнат была замечательная мягкая подстилка из сена. Велосипеды поставили рядом.

 

Проснулись мы, когда уже рассвело. Как не хочется в такие моменты вылезать из теплого спального мешка! Дотягиваюсь до рюкзака, достаю оттуда термос и предлагаю Дэну "кофе в постель" — услуга отеля "Тульговичи". Через полчаса вылезаем из спальников.

 

Оставив рюкзаки в доме, взяв только журналистскую технику и дозиметр, отправляемся осматривать деревню. Когда-то она была большой — с тремя сотнями домов, клубом, сельсоветом, почтой, магазинами. Центр богатого колхоза. Направляемся к геодезической вышке — хочется с высоты осмотреть местность, а также позвонить друзьям и на работу.

 

С высоты открывается захватывающий вид. Вдали в сторону юго-запада видны "чистые" Наровля и Мозырь. На юго-восток в сторону Чернобыльской АЭС на десятки километров раскинулась нежилая местность. Здесь сотовая связь работает отлично. Вероятно, на этой вышке иногда подолгу находятся наблюдатели из охраны заповедника, так как от уровня ограждения смотровой площадки до пола площадка огорожена от ветра старыми плакатами политической агитации эпохи развитого социализма. Дозиметр на вышке показывает 24 мкР/ч — вполне нормально. Поснимав полесский пейзаж, спускаемся вниз. В здании клуба на полу валяются графики предполагаемого увеличения поголовья скота и урожайности 1986 года.

 

Направляемся к заброшенным фермам. Тут нас ждет сюрприз — рядом на поле пасется несколько коров. Дозиметр показывает такой уровень излучения, что я должен "немедленно ставить в известность санэпидстанцию". Куда идет мясо и молоко этих коров?

 

Направляемся к центру деревни. Заброшенный магазин, в котором на плакате указаны нормы отпуска продуктов. Перевожу написанное для Дэна: он удивляется 30 граммам колбасы на человека в сутки.

 

Здание правления колхоза, в котором среди остатков советской агитации валяется плакат с указанием фамилий депутатов в Верховный совет БССР от этого избирательного участка. Оказывается, отсюда депутатом был избран писатель Иван Шамякин. Судя по датам на сохранившихся газетах, Тульговичи местные жители покинули в 1991 году.

 

Сразу после аварии был эвакуирован город Припять. Несколькими днями позже — жители 30-километровой зоны. Задолго до катастрофы на Чернобыльской АЭС ученые рассчитали, что при самом худшем варианте из возможных при аварии необходимость эвакуации населения возникнет в радиусе не более 30 километров. Именно поэтому когда-то планировалось построить в Беларуси АЭС в Руденске, который расположен примерно на таком расстоянии от Минска.

 

Но радиоактивное загрязнение выпало неравномерными пятнами, из-за чего пришлось закрывать для проживания новые населенные пункты. При этом некоторые деревни, эвакуированные из-за того, что находились в 30-километровой зоне, оказались чистыми от радиации.

Недалеко стоит памятник погибшим в Великой Отечественной войне. Около него — венки из искусственных цветов.

 

Заходя в некоторые покинутые дома, идем на окраину деревни, где в нескольких домах проживает 8 человек.

В одной из заброшенных хат кажется, что попал в музей народного творчества. В хате стоят выдолбленные ступы, керамические кувшины, деревянная хлебная лопата, принадлежности для ткацкого станка и прялки. Нашел даже один лапоть и запас лыка. В труднодоступном полесском крае местные жители все необходимое для дома привыкли делать сами из подручных материалов.

 

Около одной из хат видим капающий из березы сок. Около дерева дозиметр ставит новый рекорд — 81 МкР,ч. На вкус сок оказался вполне нормальным.

Входим в жилую часть деревни — в небольшую колонию из нескольких домов. Первым жителем, которого мы встретили, оказался Иван Осипович Шеменок. Ему 83 года, но выглядит на 60. После катастрофы остался с женой на родине. Жену похоронил в прошлом году. По словам Ивана Осиповича, все его знакомые примерно такого же возраста и моложе, выехавшие отсюда в безопасные места, давно умерли. В основном, от пьянства. Не смогли прижиться на новом месте.

 

Заходим в хату. Очень чисто, работает радио, в углу стоит новый телевизор, на веранде на печке варится ароматный мясной суп. Чувствуется, что здесь живет трудолюбивый человек.

Следующим, кто нам повстречался, был 56-летний Николай Николаевич Шеменок. Но это не родственник деда Ивана. Сразу после катастрофы Николай эвакуировался в Мозырь, но вскоре вернулся обратно. Судя по внешнему виду, он любит выпить. Как и все здешние люди, Иван живет в основном тем, что дает домашнее хозяйство. Замеряю около его хаты радиацию. И вновь я должен "немедленно ставить в известность санэпидстанцию".

Дед Иван не разбирается в измерениях радиоактивности, не отличает кюри от микрорентгена, микрозиверты от бекереллей. Для местных жителей есть два измерения — "нормально" и "плохо", о чем им и сообщают местные власти. На доске объявлений, где они размещают различную информацию, в том числе и об уровне радиационного фона, жителей Тульговичей больше всего интересует график заезда автолавки.

Далее направляемся к пожилой женщине, которая одна двуручной пилой пилит дрова. Знакомимся. Зовут ее Катерина Козел, ей 64 года, после аварии осталась жить в родной деревне.

 

Следующая жительница — Надежда Шеменок. В этом году ей исполнилось 80 лет. Двум предыдущим Шеменкам родственницей она не является. Такое часто бывает в белорусских деревнях, когда сотня жителей имеет всего 3-4 фамилии.

 

Прощаемся с немногочисленными деревенскими жителями — наш путь лежит дальше. По дороге несколько раз приходилось прятаться в лесу от проезжающих машин. В основном это были машины заповедника. Через 6 километров видим нежилую деревню Ломачи, расположенную на невысоком обрыве на берегу Припяти. В этом месте река делает поворот на 180 градусов и с обрыва открывается прекрасный вид на много километров вверх и вниз по течению реки.

 

На берегу радиационный фон такой же, как в Минске. Но в нескольких сотнях метров на деревенской улице дозиметр показывает почти 150 МкР/ч — новый рекорд уровня радиации. Долго оставаться здесь нет желания, и мы покидаем прекрасное, но опасное место.

 

Возвращаемся в Хойники другой дорогой. По правую сторону тянется ограда из колючей проволоки — во многих местах ею огорожена так называемая 30-километровая зона отчуждения. Так называемая — потому что зона отчуждения имеет неправильную форму и в большинстве мест Беларуси начинается намного дальше от АЭС, чем 30 километров. Максимальное удаление в Беларуси зоны отчуждения — 50 километров от центра катастрофы.

Во многих местах ограда имеет дыры — проезды для машин. Ограда тянется вдоль дороги примерно 5 километров. С другой стороны — низина, залитая талой водой. Через несколько километров подъезжаем к деревне Новоселки. Ее также сперва покинуло около половины жителей. Их дома в начале 1990-х частично заняли беженцы из бывших советских республик. Так же, как и в Стреличиво, в Новоселках стоит множество заброшенных домов.

Заработала сотовая связь, и вскоре друг приехал на машине забрать нас. Рискованное путешествие благополучно завершилось.

Продолжение

Проект "Чернобыль. 20 лет спустя" осуществляется при содействии
Швейцарского управления по развитию и сотрудничеству (ШУРС).